Юрий Аркадьевич Кравчук ЭКИПАЖ ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ
Север тоже крайний
Вспоминается тяжёлый северный зимний рейс 84 года. Мы работали в Норвежском, Гренландском и Северном морях. Стандартная океанографическая работа это, так называемые, разрезы. Судно «пашет» море вдоль или поперёк параллельными галсами. Через каждый долготный или широтный, в зависимости от плана работ, градус делаются глубоководные станции. Судно ложится в дрейф и океанологи «макают» свои приборы за бортом. Хорошо лежать в дрейфе, когда погода тихая и волна не высокая. А какая погода на севере зимой, думаю, рассказывать не надо. Моряки – штурмана и рулевые, стараются, как могут, удержать большой тяжёлый пароход на одном месте. А океанологи трудятся «как карлы» у своей бортовой лебёдки. Мороз и ветер далеко не все сложности. Корабль раскачивает и сбивает с ног на обледенелой палубе. Иногда ледяная волна обдаёт снопом солёных брызг, а иногда, достаёт сама. Силища у неё неимоверная, может «приложить по-полной». Смоет за борт, как щепку. Поэтому на рабочем месте ребята «приковывают себя» к борту карабином на прочной стальной цепи. Да, и приборы недешёвые. Их надо опустить в воду в нужный момент, чтобы не разбило об борт или не оборвало. А потом, так же аккуратно вернуть на борт. Иногда такая работа может продолжаться два-три и больше часов. И так от разреза к разрезу три месяца. Конечно, запомнится такое, даже в ряду похожих рейсов. Но в тот раз было, как-то, особенно сурово. Это тогда нам волной сделало вмятину на скуле судна. Было тогда и более серьёзное повреждение корабля. Сильным ударом встречной волны подорвало настройку. Вдоль её основания в палубе образовалась трещина. Но всё это были поправимые недоразумения.
Непоправимым было то, что мы потеряли своего товарища Виктора Харитонова. Он был начальником гидрохимического отряда, на который ложилась огромная доля океанографической программы. У Виктора случился инсульт. Удалось договориться, чтобы его приняли в натовский военный госпиталь в небольшом норвежском городке Бодё. Нам дали разрешение войти в фиорд, и сдать больного на подошедший катер. Было морозное утро. Катер пришвартовался у нашего борта, и Виктора, тепло одетого и привязанного к носилкам, ребята передали с нашего трапа на палубу норвежского катера. Сопровождать его разрешили только корабельному врачу. Виктор был в сознании. Его обострившиеся черты лица подчёркивала шапка с завязанными ушами. Глазами он с нами прощался. Это было видно. Через несколько дней он скончался, и его останки переслали самолётом в Ленинград. Последний путь этого «моремана» пролегал по воздуху. Экая, судьба! Мы вернулись домой к его сороковому дню, и помянули, по нашему обычаю. Большего мы сделать для него не могли.
Не часто ещё в те годы нам приходилось терять наших товарищей. Но шли годы, и эти печальные события стали случаться всё чаще. Бывали несчастные случаи, кое-кто «уходил» своим естественным путём. Но это всегда было грустно и печально.
|